Даже во времена "блокады" Эрмитаж не теряет онлайн-связи с мировым музейным сообществом. Отстаивая свой суверенитет, великий музей дорожит ощущением причастности к единому художественному миру, старается создать и сохранить признаки культурного единства и остается интересным для всего мира. Может ли Россия создать матрицу мировых музейных и культурных отношений с учетом и своего суверенитета, и культурного единства мира? Как живет музей, куда участники СВО каждый день могут прийти бесплатно? Об этом наш разговор с генеральным директором Эрмитажа академиком РАН Михаилом Пиотровским.
Военные же действия трудны и при медленном развитии событий, и при быстром. Но надо понимать, что это правое дело. Что мы опять меняем историю. Как в те дни, про которые писал Джон Рид, снова потрясаем мир. И снова за все отвечаем. И страдаем - и морально, и физически. Такая у России в последнее время судьба.
Но главное все-таки заключается в том, что победа должна быть победой, которая остановит все войны. Как в 1945-м.
Война тогда была страшная, но победа была правильная. Все кончилось правильным раскладом, давшим миру шанс существовать дальше. И сейчас нам нужна победа, которая принесет спокойный, хороший, долгий мир. Хотя - и это тоже надо понимать - мир этот будет совершенно другим. Новым. Пока, по-моему, у многих очень сильно внутреннее желание вернуть прежний мир. Чтобы все было по-старому. Не будет. Мир уже не может быть старым, построенным преимущественно на деньгах. Но он не может быть построенным и на одной силе.
Новый мир рождается на наших глазах, и надо очень внимательно смотреть, что рождается. Россия не просто ведет спецоперацию, но и переживает все это. У нас вырабатывается какой-то новый кодекс, ощущения, как себя верно вести, что правильно, а что неправильно.
Какой верой живут люди? Каким ожесточением? Каким милосердием? Я думаю, что милосердие - один из самых важных сегодня сюжетов. В Петербурге тыл, но в госпиталях - раненые. Наши ребята ходят туда. Придумываем, что бы музейное там сделать. Привозим ребят из госпиталей в Эрмитаж, проводим для них специальные экскурсии, устраиваем концерты в Эрмитажном театре... Участники СВО с семьями - среди первых, кому мы даем льготы, они вправе каждый день бесплатно приходить к нам.
С учетом необходимости победы, способной умирить весь мир, что нас ждет в 2025 году?
Михаил Пиотровский: Так уж пророчествовать не хочется. Думаю, что морально готовым нужно быть ко всем возможным ситуациям. Понимая только, что все складывается новое. И на любой поворот событий придется внутренне, морально реагировать и определять свою позицию. Нам много лет не надо было ее определять, все было понятно. А тут вдруг видишь, что то, что ты считаешь правильным, другими так не воспринимается, и становится как-то не по себе... Мы очень разделенное общество. Что делать? Надо его соединять или не надо? Я не знаю.
Боль или терапия?
Михаил Борисович, раз разговор о военных действиях, мы когда-нибудь увидим в Эрмитаже выставку Отто Дикса? Или кого-то равного ему?
Михаил Пиотровский: Сложный вопрос. Отто Дикса надо показывать. Но это должен быть Отто Дикс. У нас есть знаменитая книжка мемуаров о войне искусствоведа Эрмитажа Николая Николаевича Никулина... И это не духоподъемный текст. Стоял вопрос, публиковать его или нет.
Но решили, что это очень важная правда, сказанная не сидящим в стороне или где-то все это вычитавшим человеком, но тем, кто сам все это пережил. Есть люди, которые имеют право говорить все, что хотят. Заслужили это своим опытом...
Но вообще это сложный вопрос: что говорить и что показывать во время военных действий?
Музей все-таки должен вести себя как... терапевт. Я все время смеялся, когда говорили о музейной терапии, думал: да ладно, чепуха какая, у нас тут настоящая философия... Но оказалось, что музей в наших теперешних условиях, конечно, должен быть лекарем.
Потому что есть боль.
Он может быть и местом, куда ты уходишь и прячешься... И местом, где ты лечишься.
Я думаю, что сегодня в Эрмитаже две главные вещи - терапия и воспитание чувства собственного исторического достоинства. Человек, побывавший в Эрмитаже, должен уйти из него не только с впечатлениями от картин, но и с гордостью - за страну, за искусство, за самого себя. Не возносясь, но испытывая гордость от уверенности, что за ним есть вот все это... Это то, что называется сложным нерусским словом "патриотизм".
Нам нужна гордость. Но не гордыня.
Не надо унижаться перед миром. Если ты самодостаточен, как Эрмитаж, надо найти правильное равновесное отношение, чтобы у людей культуры не было ощущения ни ущербности, ни излишней гордыни. Это очень непростой вопрос: как сделать так, чтобы хвала себя не унижала бы других и тебе бы не вредила, но лечила тебя?
Мы живем в стеклянном доме
Разрешения каких собственно музейных вопросов вы будете искать в 2025 году?
Михаил Пиотровский: Устраиваем ли мы выставки, обмениваемся ли залами с музеями Омана или Армении, проводим ли в России Дни Эрмитажа - мы все время ищем новые способы контактов, позволяющие сохранить ощущение внутреннего суверенитета и при этом создать ощущение причастности к единому художественному и культурному миру.
Это ощущение очень важно. Оно у нас всегда было. Но особенно мы развили его в последние 20 лет.
Нам важно понять, как теперь правильно двигаться большому кораблю Эрмитажа в нынешнем сложном море (мире), где кругом острова-суверенитеты, которые то ли входят в общий архипелаг, то ли нет...
А что с реальными музейными связями?
Михаил Пиотровский: Перед пандемией, во время нее, и после, и сейчас, во время СВО, мы вместе с самыми разными музеями мира участвуем в онлайн-конференциях и обсуждаем самые актуальные музейные проблемы. Официальные связи и сценарии отношений с нами запрещены, но, естественно, существуют неофициальные.
Сейчас строится новая схема отношений. Конечно, происходит некоторое размежевание, где-то абсолютное, где-то серединное... Такое, вообще-то, было во времена холодной войны, но немножко по-другому. И на этой новой мировой почве, где художественные традиции в мирное время лишь дополняли другие, в немирное - уже не только дополняют...
На самом деле мы сейчас в России создаем модель мирового музейного взаимодействия, способную многое решить.
Перед людьми, строящими новые музеи, встает вопрос: на чей опыт им смотреть? Понятно, что опыт надо брать у всех, но есть различия, скажем, между опытом Эрмитажа и Лувра. И люди это понимают, как и то, что нас надо иметь в виду.
Мы сейчас как бы в изоляции, но на самом деле не в изоляции.... Мы в стеклянном доме. Всем видно, что мы делаем.
Складываются и отрабатываются такие схемы, что даже при "блокаде" наши выставки в принципе дополняют западные, а их - наши. Ну а когда вещи не просто друг друга дополняют, а образуют тандем (как у нас с ГМИИ на совместных выставках о Щукине, Морозове или Снейдерсе), то думаешь, что все перегородки точно обрушатся. То, как мы сейчас живем в России и строим отношения с миром, может в будущем стать матрицей для мировых музейных и культурных отношений - с суверенитетом и единством одновременно. Не глобализмом, но единством.
Ландшафт души - далекой или близкой?
Одна из самых звучных выставок Эрмитажа - "Ландшафт души" Каспара Давида Фридриха. Одновременно сильное и загадочное высказывание. Художник - немецкий романтик. Но романтизм - это не только нечто возвышенное, но и ловушка.
Михаил Пиотровский: Да, ловушка. Романтика Фридриха любил Гитлер. Поэтому после войны о нем долго молчали, Европе было стыдно к нему обращаться.
Но для нас он любимый художник Николая I. Василия Жуковского. Антонины Изергиной (искусствовед Эрмитажа. - Прим. ред.). В России его упорно изучали, писали о нем статьи. Потому что он был для нас свой. Его ценили Жуковский, который у него учился рисовать, братья Тургеневы. Жуковский затащил к нему принцессу Александру Федоровну. Они с императором покупали у Фридриха картины. Восторгались, везли в Россию. Не в музей, в свой дом. Николай I - человек достаточно жесткий, поклонник военной дисциплины, но романтик и создал Эрмитаж. Трагически начавший и трагически кончивший жизнь - это все тоже на самом деле укладывается в русскую историю. И Фридриха не было бы такого, какой он есть, если бы не было Николая I и Жуковского.
Что же он, как Щукин и Морозов для Матисса и Пикассо?
Михаил Пиотровский: Да. Абсолютно тот же сюжет. Щукин и Морозов во многом определили развитие французского искусства, а Николай I повлиял на развитие германского. Сохранение Фридриха во многом было связано с тем, что ему помогали русские, покупая картины. А когда ему было плохо и он уже не мог писать картины, Жуковский специально организовал заказ императорского двора на его рисунки и хорошую плату за них. В общем, Фридрих и Россия - это целая история. Вспомним картины романтической традиции, которые писал Лермонтов.
Фридриху посвящена выставка в Гамбурге...
Михаил Пиотровский: Да. Наши картины не поехали на выставку в Гамбург, а из Гамбурга не приехали к нам. Но зато у нас идет потрясающая выставка, без которой все другие выставки пусты. Слава Богу, технические средства позволяют увидеть ее и из Гамбурга. И нам можно увидеть выставки в Веймаре, Гамбурге, Берлине. В "облаках" все существует, не надо преувеличивать разделение мира, он на самом деле благодаря новым технологиям соединен. И оборванные связи могут возрождаться. Так что Фридрих еще и замечательный пример, как мы живем в условиях "блокады", делая вещи, важные и для себя, и для всего мира. Это, если хотите, как вечер памяти Низами в блокадном Ленинграде.
А не было замысла подать какой-то сигнал Германии о ее возможной культурной близости к нам? Я под впечатлением от "Одсуна" Алексея Варламова, где герой, судетский немец, впечатляюще вопрошает: зачем воевать с Россией, наш главный враг - Англия?..
Михаил Пиотровский: "Одсун" - хорошая книжка, интересная...
Германия - это, конечно, восток Европы. У нас с нею было и противостояние, и движение друг к другу. И Петру I было уютно в Голландии и Германии, а в Англии не очень. И Петербург - город, названный по-немецки... Что-то такое есть. Но свои симпатии у нас были и с американцами, и с французами, и с англичанами. Немцы, конечно, вот с этой их романтикой и жесткостью одновременно - это ведь то, что немножко присуще и нам. Но я бы тут далеко не уходил, чтобы не увлекаться надеждами. Конечно, с Германией у нас больше общего, чем с Англией, но иногда это приводило к хорошим результатам, а иногда к плохим.
Выставка Рериха еще одно сильное высказывание... Рерих создал вдохновенный проект духовного единства России и Востока, как вы писали.
Михаил Пиотровский: Рерих наш более чем эрмитажный герой. В Петербурге есть замечательный музей семьи Рерихов. Мы сейчас много говорим о семейных ценностях, так вот образец людей, всей семьей вошедших в историю культуры. Мы даже такой образ придумали: великие петербуржцы, носители петербургского духа - Рерих и Набоков. Оба жили в Петербурге, оба понесли по миру то, что они здесь впитали. Набоков в таком снобистском варианте, а Рерих скорее в этаком мир-искусническом мироощущении, в котором Индия оказывается связанной с Россией. Вроде бы с рациональной точки зрения полный бред: где Индия и где Россия? Но в его системе координат, в его творчестве, это складывается. А выставка получилась вся насыщенная энергией, на ней полно народа, и народ такой, рериховский, как в 60-е годы, когда на выставках спорили, и были все люди непосторонние ... Получилась сильная Россия - с несколькими иконостасами, включая Пермский, в изготовлении которого участвовал Рерих. И с начинающейся дорожкой к Гималаям. И к пакту Рериха. Ко всему этому созданному им миру, где древняя Русь созвучна Индии и Гималаям благодаря его искусству. Выставка получилась не просто высказыванием - сгустком энергии. Которым связан мир.
Так часто в музей ходила только английская королева
Почему вы повели посетившего музей президента в новый Эрмитаж?
Михаил Пиотровский: Ну, во-первых, это самый короткий путь к моему кабинету, отвечал я журналистам. Но на самом деле, конечно, нет. Это возможность в античных залах рассказать об актуальности античности. И связать разговор с сегодняшним днем.
Это давало возможность рассказать и о реставрации. О роскоши как символе импортозамещения Елизаветинских времен. И перейти к рассказу о том, что такое сегодняшний Эрмитаж - два музея, пять спутников, Дни Эрмитажа в 15 регионах, 30 выставок, 30 конференций, 30 фильмов и 30 книг каждый год. Да, Эрмитаж такой необыкновенный и великий. Многие - там и тут - не хотят это признавать. Но президент это знает.
Вы ищете ключ к рассказу о музее при встречах с королями или президентами? Они понимают Эрмитаж?
Михаил Пиотровский: Путин Эрмитаж понимает. Кстати, это одна из вещей, которая раздражает в нем враждебную нам часть мира: он часто ходит в музей. Никто там часто не ходит между прочим. Только английская королева Елизавета ходила.
В Петербурге в детстве школьников водили в Русский музей и Эрмитаж, поэтому наш президент разбирается в музейных делах и вещах. В этом не раз убеждались, когда начинали подсовывать ему какую-нибудь не очень высокого вкуса художественную штуку, - не проходит. Он хорошо понимает, где банальность и плохой вкус. Ну и еще что-то ощущает, как человек, воспитанный Петербургом.
А ключ никакой ни к королям, ни к президентам подбирать не надо, просто надо рассказывать... Но это не экскурсии... Меня злит, когда говорят, что я провожу экскурсии. Нет, мы ходим, и я рассказываю о том, что мы делаем. И через это все видно, какой мы на самом деле музей.
Петербургские люди - это особая петербургская культура. Она есть. Ее можно любить, не любить, ее многие не любят. Но последние пару десятилетий она довлеет, становится культурой России, это многих раздражает. Мы с этим сталкиваемся, мы же тоже в Москву "понаехали"...
Владимир Путин не первый петербуржец во власти. Вместе с Собчаком он стал символом петербургской политической культуры. А Петербург это же и город, открытый миру, и всегда сжатый город чиновников и военных. Петербургская политическая культура означает одновременную открытость и закрытость. У этой культуры очень большой опыт тормозов. Но культура всегда тормоза. Именно эти тормоза делают наш город одновременно самым красивым, но и самым "удуманным" на Земле.
Музейное мастерство
Еще пять картин Делотто, или Как построить музейную иерархию
Михаил Пиотровский: Мы в Эрмитаже уже давно закладываем целую систему иерархии выставочных залов.
Замученные разговорами, что все главные картины мы продали и подменили, и постоянными упреками в наличии огромных запасников ("все там держат, а людям не показывают"), мы стали строить систему иерархии музейных залов.
Она начинается с фондов, предназначенных вовсе не для показа, но для изучения коллекции. Когда меня спрашивают: "А сколько процентов вы показываете?", я отвечаю: 20 процентов... из того, что нужно показывать. (Правда, новейшие технологии сейчас позволяют нам сделать доступными 50.) Потому что в музее есть и то, что не нужно показывать. Например, весь наш миллион монет. Или массовый археологический материал, всевозможные черепки. Музей показывает только образцы, что-то характерное. За закрытыми фондами следуют открытые хранилища в Старой деревне. Здесь мы показываем вещи как они есть - подлинные и сомнительные, реставрированные и нереставрированные. Рассказываем о том, как реставрировать и нужно ли. Сейчас, когда наступило время внутреннего сосредоточения, у нас появилась возможность серьезно заняться научной реставрацией. Она выходит на первый план, и Эрмитаж в этом уникален. На Днях Эрмитажа в регионах, кстати, больше всего восторга вызывают мастер-классы реставраторов. Это мастерство, даже если все работают с лазерами и ультрафиолетом, средневековое. Потому что ему учатся руками и работая рядом с кем-то.
За галереями фондохранилища следуют запасные галереи. Мы отдали под них третий этаж Зимнего дворца. Сейчас там показывают европейское искусство XVIII века и искусство восточное. Картины висят плотно, без подробных разъяснений, как дополнительные для тех, кто уже все посмотрел и пришел посмотреть еще пять картин Делотто и получить дополнительное удовольствие. А рядом сменные галереи графики. Мы показываем ее в запасной галерее 4-5 месяцев, одни работы уходят, другие приходят. Ну а дальше - постоянные экспозиции, выставки, наши центры, Дни Эрмитажа. Наша иерархичность разного типа. И по линии "проще - сложнее". И по степени подготовленности зрителя. У нас свой разговор и для сноба, и для пришедшего в музей в первый раз. Для всех - свой.
0
48.00
